Радость и сценарий

ПРЕДИСЛОВИЕ: Этот доклад мне предстоит читать в Доме кино на круглом столе, отсюда и наукообразность выражений. Всё это довольно странно, учитывая, что сама я - пессимист и не особо знаю, что есть радость, и не считаю нужным писать исключительно радостные сценарии. Хотя и чернухи я тоже не люблю.

Прежде всего, следует сказать, что драматургия появилась в античной Греции. Тогда она служила сакральным целям: трагедии и комедии ставились во время Дионисий (праздника, посвящённого богу Дионису), и были не столько развлечением для публики или даже искусством, сколько обрядом, а главными героями были персонажи мифов и боги.

Бесспорно, уже тогда комедия носила менее серьёзный характер и была больше похожа на развлечение, однако тоже носила в себе общую с трагедией цель – приход к катарсису и усвоение определённого урока. Катарсис – очищение, возвышение посредством душевного переживания, или, как говорил Аристотель, «очищение аффектов» и «безвредная радость». В трагедии это достигалось благодаря сопереживанию образцовым героям, примерам для подражания. В комедии же – путём «доказательства от обратного»: жанр высмеивал неприемлемые пороки человека, показывал их в неприглядном свете как источник всех бед, и зритель понимал, как стоит жить на самом деле.

Со временем театр и драматургия развивались. В одни эпохи от античных традиций отходили, в другие – возвращались, ставились старые и писались новые пьесы. В целом театр повлиял на многое. Не удивительно, что с появлением кино многие вещи перешли в него именно из этого вида искусства. Многие деятели кино негативно отзывались о театрализации кинематографа, считали, что театральная манера игры чрезмерна, условное построение пространства в кадре – неестественно. Однако кино переняло драматургию, и это во многом способствовало развитию и того, и другого.

Специфика сценария заключается в том, что он более визуален, чем пьеса, и позволяет себе крупные планы, монтаж, детализацию, расширение пространства и временных рамок, теперь и цифровые спецэффекты. Если пьеса может строиться только на диалогах, для сценария это неприемлемо: в нём необходимы видимые действия. Раскрыть персонажей и выстроить конфликт нужно через внешние признаки, поступки и детали, а не только слова, иначе киноязык не будет в должной мере использован, и это не оправдает существование фильма.

Итак, что же делает сценарист, и как он может передать в своей работе чувство радости?

Понятие радости в нашем сознании сопряжено с понятием комического, однако радость и смех – это разные вещи, поэтому не стоит их путать. Радость может обходиться и без смеха, смех может быть горьким и безрадостным. Так же, как и комедия не обязательно будет смешной. Классический пример – фильм Георгия Данелия по сценарию Геннадия Шпаликова «Я шагаю по Москве» - лирическая комедия. Существует легенда, что когда комиссия впервые увидела фильм, она решила поставить в графе «Жанр» - «Несмешная комедия». Несмотря на то, что фильм не вызывает приступов истерического смеха, он будто бы насквозь пропитан радостью и жизнелюбием. Во многом за счёт того, что Геннадий Шпаликов был поэтом, и умел видеть в жизни прекрасное. Об этом говорит уже самая первая сцена фильма, на первый взгляд, не связанная с основным сюжетом, но превосходно передающая его настроение. Девушка босиком идёт под дождём, пританцовывая и напевая мелодию боя курантов. Несмотря на то, что идёт дождь, кадр кажется очень светлым. Вообще весь фильм после просмотра оставляет впечатление очень светлого, хотя в нём есть и сцены, происходившие вечером.

Вот и найден один из ключевых моментов, передающих радость на экране – свет. К сожалению, есть вещи, которые драматург не вправе прописывать: операторское решение, музыкальное оформление, темп монтажа. Для этого существуют режиссёр, оператор и композитор, и последнее слово в выборе художественного решения остаётся за ними. Однако драматург может написать сценарий так, что нужные ему приёмы будут логически исходить из текста. Это произойдёт в том случае, если такие элементы, как свет, цвет и звук будут драматургически обоснованы и играть не последнюю роль в сюжете, развитии конфликта и его последующем разрешении.

Так, например, Сергей Эйзенштейн в своей работе «Цветовое кино» подтверждает: «…совершенно таково же положение тогда, когда цветовое движение уже не просто перелив красок, но приобретает образный смысл и берёт на себя задачи эмоциональной нюансировки.

Тогда цветовой звукоряд, пронизывающий закономерностью своего хода предметную видимость окрашенных явлений, уже точно вторит своими средствами тому, что делает окрашивающая событие эмоцией музыкальная партитура.

Тогда «зловеще» сгущаются отсветы пожарища, и алый становится тематически алым.

Тогда холодная синева обуздывает разгул пляски оранжевых пятен, вторя началу оцепенения действия!

Тогда жёлтое, ассоциируясь с солнечным светом и умело оттенённое голубым, поёт о жизнеутверждении и радости, сменяя собою чёрное в красных подпалинах.

Тогда, наконец, развёрстанная по цветовым лейтмотивам тема способна своей цветовой партитурой выстраивать своими средствами развёрнутую внутреннюю драму, сплетающую свой узор в контрапунктической связи – пересечении с ходом действия, как это раньше наиболее полно выпадало лишь на долю музыки, досказывавшей невыразимое игрою и жестом и возгонявшей внутреннее звучание, внутреннюю мелодию сцены в захватывающую звукозрительную атмосферу законченного звукозрительного эпизода».

Однако не стоит забывать, что любое средство выразительности нужно использовать правильно, ведь они амбивалентны. Свет может быть и безжизненным, и если его использовать чрезмерно, вместо радости он может дать безысходность. Необходимо чувствовать границу и меру. Также не всегда мажорные ноты и яркие цвета вызывают радость: наоборот, они могут подчёркивать трагизм ситуации, если одновременно с ними в кадре происходит что-то тяжёлое, резко контрастирующее по настроению. Этот приём называется контрапункт.

Не стоит забывать и об амбивалентности эмоций.

Они иногда бывают весьма противоречивы, но при этом сильны. Есть чувство так называемой «светлой грусти», которое совмещает в себе печаль и радость. Это очень хорошо отражается в таком жанре, как трагикомедия, и в фильмах упомянутого выше Георгия Данелия. Попробуем разобраться, как ему удаётся совмещать эти противоречивые эмоции на примере фильма «Не горюй». За основу взят роман французского писателя Клода Тилье, однако Резо Габриадзе и Георгий Данелия сделали историю по-настоящему грузинской. Скорее всего, авторы руководствовались своими детскими воспоминаниями, воссоздавая колоритные типажи, которые видели сами. Они изображают искренних, простодушных, открытых и отзывчивых людей, которые временами попадают в сложные или даже трагические ситуации. Иногда это происходит именно из-за описанных выше характеристик, и благодаря им же герои из этих положений выходят. Данелия показывает место, где все друг друга знают, и сам относится к героям, как к давним знакомым и родным. Каким-то образом чувствуется, что персонажи ему не безразличны, и зритель волнуется за них вместе с автором.

Отсюда выходит, что нельзя недооценивать один из важнейших элементов драматургии: перипетию. Это переход в истории героя от радости к горю, которое вынуждает его действовать. Если строить сюжет исключительно вокруг благополучия, он не сработает и не будет интересен. Иногда для того, чтобы сполна познать и оценить счастье, нужно познать и несчастье. Тогда борьба за былое или новое счастье обретает смысл, и чем серьёзнее цель и испытания, препятствия, тем больше в финале радость победы. И если в ходе перипетий финал будет с одной стороны трагическим, а с другой – счастливым (например, главный герой жертвует собой, но его жертва приводит к счастью многих других), получится та самая светлая грусть, а конец фильма будет неоднозначным и заставит задуматься.

Ещё одним непревзойдённым мастером комедии был Леонид Гайдай. Его фильмы любимы зрителями и по сей день, на них росли поколения. Часто их показывают по праздникам, что вполне объяснимо: праздник – это радостное событие, а хорошие фильмы – беспроигрышный вариант для весёлого проведения времени. Таким образом, эйфория удваивается.

Как ни парадоксально, но комедии пользовались спросом всегда, не только в праздники, а даже в самые трудные времена. В военное время вышел «Небесный тихоход», в тридцатые годы – «Весёлые ребята», «Волга-Волга», «Цирк». Казалось бы, эпоха сталинизма, начало и расцвет репрессий, установка социалистического реализма, цензура… И тем не менее, комедии выходят. Причина проста: радость, отдохновение и поддержка нужны человеку всегда, особенно в трудные времена. Ещё одна причина была в том, что в рамках идеологии нужно было продемонстрировать уверенность в светлом будущем, показать обществу вектор движения, чётко разграничить ролевые модели от образа врага. Сомнения в политических идеях не приветствовались и грубо отсекались. Поэтому в это время также выходили экранизации классики, биографические героические фильмы.

Желание радости в послевоенное время проявлялось не только в кино, но и в архитектуре: строились роскошные станции метро и образцы сталинского ампира, включающие знаменитые высотные здания. Стране-победителю хотелось чего-то триумфального, чтобы соответствовать своему статусу.

Во времена «оттепели» ситуация с цензурой несколько изменилась: после прихода к власти Хрущёва дела Сталина предались гласности и подверглись критике, о некоторых прежде запретных вещах стало можно говорить. После того, как было заявлено, что Сталин отошёл от идей истинного коммунизма Ленина, в первоначальную чистую идею снова поверили, возник новый наплыв революционно-романтических настроений. Изменения отразились и в искусстве: появился тот самый поэтизм, свойственный всем фильмам периода «оттепели». Драматургия Розова стала своего рода флагманом советского искусства. Именно по его пьесе «Вечно живые» был снят фильм «Летят журавли». Это военная драма, однако начало фильма до собственно начала войны – невыразимо радостное. В первых сценах нам и представляют героев (Веронику и Бориса), и показывают ещё спокойную и солнечную летнюю Москву. В первые дни войны, когда Борис уходит на фронт, погода до сих пор ещё ясная. Однако затем небо мрачнеет всё сильнее, пока не приходит победа. Радость события оттенена горем Вероники, потерявшей Бориса и наблюдающей за счастливыми встречами других людей на вокзале. А знаменитая сцена с предсмертным видением Бориса также переполнена светом, что показывает радость не сбывшуюся.

Затем стало выходить всё больше цветного кино, и воплотить на экране идеи Эйзенштейна стало намного проще. Цветные фильмы появлялись и раньше, но в конце шестидесятых их количество сильно превысило число чёрно-белых. Примерно в это же время начал снимать Марк Захаров. Тесно связанный с миром театра, он ставил пьесы Евгения Шварца и в кино, а также по-своему экранизировал повесть Алексея Толстого «Граф Калиостро» (не без помощи Григория Горина, который работал с Захаровым на многих проектах). Мы все прекрасно помним и тепло вспоминаем его фильмы «Обыкновенное чудо», «Формула любви», «Тот самый Мюнгхаузен». Все они – костюмные и музыкальные. Персонажи (особенно в «Обыкновенном чуде») живут как бы в условном времени и месте, что дополнительно подчёркивает общую сказочность. Сказки эти – для взрослых, они заставляют рассуждать на серьёзные темы, однако всё же обладают своим особым шармом. После просмотра этих фильмов возникает не только ощущение радости, но и чувство, что вся жизнь стала ясной и понятной.

Так как мир сказки – это замкнутая система со своими законами, здесь тоже возникает ощущение родства и знакомства всех со всеми, присущее фильмам Данелия. Нередко в фильмах Захарова всё начинается с появления чужака в местечке с устоявшимися порядками: Медведь в «Обыкновенном чуде», Калиостро в «Формуле любви», Ланселот в «Убить дракона» (этот фильм, правда, по общей атмосфере более сравним, скорее, с «Покаянием» Абуладзе, чем с безмятежными и радостными сказками в привычном понимании). Попадание незнакомцев в неизвестную среду неизбежно влечёт за собой изменение как и самих героев, так и всего маленького мира вокруг них, а это, как многие считают, обязательное условие для художественного произведения. Если есть изменения – значит, есть и движение, а следовательно, возможен и катарсис.

После распада СССР кино оказалось в трудном положении. Непросто было и в стране. Отмена цензуры позволила говорить о многих вещах и поднимать табуированные прежде темы, и это касалось не только политических вопросов. Отчасти, на мой взгляд, именно этот размыв границ дозволенного и оказал своё пагубное влияние на то, что происходит в кино сейчас. В ход пошли обсценная лексика и откровенные сцены в неограниченных количествах, демонстрация алкоголя и наркотиков. Спору нет: порой такие вещи работают на образ и дополняют персонажа, характеризуют его, или могут служить катализатором для определённых ситуаций. Но, как это обычно бывает, когда человек получает что-то в неограниченных количествах, он поначалу не знает меры. Художники теряют представление о границах и рамках, чем портят репутацию сами себе.

Девяностые годы многим печально памятны по созданию многочисленных видеосалонов, где демонстрировалось кино для взрослых, и почти полным отсутствием нового кинопродукта. Не стоит забывать и о криминальном беспределе, который позже отразился в направлении так называемой «чернухи». Оно показывало совершенно беспросветные ситуации, бытовые и социальные проблемы, маргинальных и безнравственных персонажей, создавая у зрителя негативную картину мира и не давая ответов на вопрос, как можно с этим бороться. Радости просто не было места. А ведь ещё сам Аристотель говорил, что искусство не должно вызывать ненависти к себе подобным. Причём подобный негативизм некоторыми воспринимается как демонстрация «правды жизни», и даже обеспечивает фильму фестивальные награды за реализм и поднятую проблематику.

Злоупотребление свободой слова сказалось и на комедиях. Поскольку темы для взрослых перестали быть запретными, в кино стало возможным употреблять непристойным юмором. Некоторые авторы строят фильм исключительно на нём, да ещё и приправляют действо нецензурной бранью. Кино получается сугубо зрительское, причём рассчитывается именно на сборы денег и развлечение, а не на попытку что-то высказать, заставить зрителя подумать. О катарсисе и возвышающей радости нет и речи. Как правило, такие киноделы опираются на не слишком грамотного зрителя с невысоким культурным уровнем, не обладающего хорошим вкусом.

Как правило, даже если подобные картины окупаются в прокате, они не запоминаются и не становятся предметом всеобщей гордости. Культурный зритель и вовсе игнорирует подобное кино. Но бывают и такие ситуации, где юмор, даже непристойный, попросту отсутствует, а гэги заменяются на употребление персонажами алкоголя, которое происходит исключительно ради употребления алкоголя, а также падения, крики, бессмысленное насилие и тому подобные вещи, и авторы наивно полагают, что именно это и сделает комедию комедией. В сценарии при этом могут происходить какие-то перипетии и развитие сюжета, но всё это выглядит номинально, нарочито, неестественно, порой и вовсе без логического обоснования и мотивации. Если в финале авторы и пытаются преподнести какую-то идею, которая, по замыслу, должна оправдать всё произошедшее на экране, то, как правило, даже это не получается правдоподобно. Внимательный и вдумчивый зритель остаётся разочарован и обманут.

Конечно, есть и хорошие образцы комедий, с интеллектуальным юмором и узнаваемыми широким зрителем ситуациями. Некоторые из них основываются на пьесах (комедии «Квартета И»). В них временами встречается и грубость, и непристойность, но в умеренных количествах, не перекрывая всего остального. Порой поднимаются и серьёзные темы, которые возводят фильм в ранг трагикомедии. Например, фильм Евгения Шелякина «Ч/Б» рассказывает о ксенофобии. Иногда комедия соединяется с притчей, как, например, фильм Александра Прошкина «Охрана», и может быть наполнена библейскими отсылками. Не уменьшается популярность и у такого жанра, как чёрная комедия, более циничного и злого, но также не исключающего элемента радости. В этом жанре Юрий Арабов, сценарист «Охраны», работал с Андреем Прошкиным, сыном Александра Прошкина, сняв фильм «Орлеан».

Почему-то считается, что драма обязательно должна быть тяжёлой и серьёзной. Однако светлые драмы, радостные, всё же снимаются. Фильм Сергея Лобана «Шапито-шоу» позиционируется как комедия, однако там совсем не много смешного, несмотря на то, что часть действия происходит в цирке, а герои временами исполняют музыкальные номера с танцами. Ведь в центре фильма находятся человеческие взаимоотношения: новеллы, из которых фильм состоит, так и называются: «Любовь», «Дружба», «Уважение», «Сотрудничество». В них рассматриваются неоднозначности и проблемы, которые могут возникнуть у людей. К героям нельзя отнестись однозначно и с уверенностью сказать, кто именно прав, а кто нет, и это даёт зрителю повод по-своему симпатизировать каждому из них. Главные герои одной новеллы становятся эпизодическими сквозными персонажами в другой, что создаёт целостность произведения и помогает посмотреть на одно и то же с разных точек зрения, и тем самым добавляет правдоподобия. Но главное заключается в том, что в итоге персонажи находят способ решить свои проблемы, в их жизни всё проясняется, и даже если им приходится принять тяжёлое решение, они вместе со зрителем понимают, что это действительно к лучшему.

Но даже драмы серьёзные, в которых происходят и страшные вещи, не обязательно должны быть начисто лишёнными радости. Действие фильма «Юрьев день» по сценарию упомянутого выше Юрия Арабова происходит в городе, заметённом метелью. Это снова притча в условном, вне временном пространстве. Героиня сначала теряет сына, но затем обретает в себя, и становится участницей церковного хора. Снег и обилие белого цвета здесь как раз приобретает амбивалентность. Также трагикомичны и фильмы Анны Меликян: «Русалка» и «Звезда».

Иными словами, нет универсального рецепта, как сделать сценарий фильма радостным. Сценарий можно воплотить на экране совершенно по-разному, ведь многое зависит от личности режиссёра и его взаимоотношений с автором. Выбор жанра также немаловажен, но и он не сковывает полностью. И всё же лучше, когда фильм оставляет после себя светлые впечатления, ведь тогда его захочется пересмотреть снова и снова.